Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн

Таких мальчиков, как Пиня, рвущихся к ученью и отторгнутых от него, слетающихся из темных городков и местечек, как бабочки на летнюю лампу, в нашем городе многие, многие сотни. Они живут голодно, холодно, бездомно, но учатся со свирепой яростью: одолеть! понять! запомнить! Они сдают экстернами экзамены – кто за четыре, кто за восемь классов – при Учебном округе, где их проваливают с деловитой жестокостью, пропуская лишь одного-двух из полусотни. Но на следующий день после провала они подтягивают потуже пояса – и снова ныряют в учебу. Папа всегда говорит мне:

«Выйдет ли из тебя, Пуговка, человек, этого я еще не знаю. Я только хочу этого! Но что из этих мальчиков выйдут настоящие люди, в этом у меня нет ни малейшего сомнения».

Сегодня – в воскресенье – Пиня пришел обедать к бабушке. Она усаживает его за стол, наливает и накладывает ему полные тарелки, нарезает для него хлеб толстыми ломтями – ешь, мальчик, не стесняйся!

Отступя немного, бабушка смотрит на меня и Пиню, занятых едой.

– От это хорошо! – говорит она с удовлетворением. – Я люблю детей. Я люблю, чтоб за столом было много детей. У меня было семь детей! Семь мальчиков! И к ним ходили в гости ихние товарищи, другие мальчики, – ой, как было весело!

– Как же их накормить? – спрашивает Пиня почти с ужасом.

– Чай есть? – смеется бабушка. – Хлеб есть? Картофля есть? От все и сыты!

Приходит дедушка. Он что-то говорит бабушке негромко и неразборчиво для меня. Бабушка хватается за голову и бросается к своей шляпке, висящей на вешалке. Дедушка берет бабушку за руку и что-то говорит ей; она покорно отходит от вешалки и садится за стол, где мы сидим с Пиней.

Бабушка очень взволнована.

– Что-нибудь случилось? – пугаюсь я.

– Ничего не случилось, – спокойно говорит дедушка. – Сейчас мы все будем чай пить, потом почитаем газету и ляжем спать… Ну что, что? – говорит он бабушке, снова рванувшейся к своей шляпке. – Я тебе говорю: оставь в покое свой шляпендрон! Завтра утром мы с тобой пойдем и все узнаем… А что это у Пини за книжка?

Дедушка раскрывает Пинин учебник и говорит с уважением:

– Ого! Это же алгебра! Вот какой у нас Пиня!

Я беспокойно перевожу глаза с бабушки на дедушку, с него на нее… Что происходит?

Меня укладывают спать в соседней комнате на диванчике. Я долго не засыпаю – меня мучает беспокойство: как там мама со своей ангиной?

Я лежу и все время вижу, как за обеденным столом под лампой три человека читают – разно и по-разному. Пиня, которому бабушка сказала: «Что тебе жечь свою свечку? Сиди и учись под нашей лампой!» – раскрыв книгу, учится, повторяя что-то про себя, подняв глаза вверх, к потолку, словно клянется в чем-то. В углу правого глаза у Пини нечто вроде бородавки, издали она кажется застывшей черной слезой… Ох, сколько черных и горьких слез прольет Пиня, пока осилит учебу, сдаст экзамены экстерном при Учебном округе и «выйдет в люди»!

Дедушка читает газету. Он вообще только газеты и признает. К книгам он относится как к чему-то, что, может быть, кому-нибудь и нужно, и интересно, но ему, дедушке, нет. Зато газеты он читает, можно прямо сказать, со страстью! Сам он выписывает «Биржевые ведомости», которые и прочитывает утром за чаем. Но он еще ежедневно, заходя к нам, берет и уносит те газеты, которые выписывает папа. Вечером у дедушки – газетный пир! Он снова перечитывает все газеты от доски до доски, он читает и то, что в них написано, и то, что, по его мнению, в них подразумевается, – он читает и строки, и то, что между строк. Он читает «с переживаниями»: то он одобрительно кивает, то укоризненно качает головой; иногда во время чтения у него вырывается по адресу какого-либо государственного деятеля:

– А, чтоб ты пропал, паршивец!

– Дедушка, кого ты ругаешь? – спрашиваю я.

– Да ну… Бисмарка, чтоб его холера взяла!

Бабушка читает свои книги очень сдержанно. А сегодня вечером, когда она, я чувствую, чем-то обеспокоена, губы ее непрерывно движутся: она читает молитвенник.

Утром, когда я просыпаюсь, ни бабушки, ни дедушки дома уже нет. Куда они ушли, Бася не знает.

Классный день проходит, как всегда, скучно и серо. К тому же мне грустно… Мне кажется: все меня забыли и бросили. Никто не пришел ни вчера вечером, ни сегодня утром.

Но после конца уроков я спускаюсь в швейцарскую и застаю там Поля.

– Поль! – радуюсь я. – Ты пришла за мной?

Поль улыбается, но я вижу, что она недавно плакала. Меня снова охватывает беспокойство. Кое-как напяливая на себя пальто, подхожу к Полю близко-близко. Обниматься в присутствии всех девочек неудобно, но я беру добрые, умные руки Поля в свои, прижимаю их к себе:

– Поль… что с мамой?

– Она поправилась! – весело говорит Поль. – Не надевай шляпу задом наперед, дуралей!.. Дома – радость!.. Нет, не скажу: сюрприз!.. Застегни пальто на все пуговицы. Боже мой, какой бестолковый ребенок! Мы сейчас пойдем с тобой в Ботанический сад. – А почему не домой?

– Домой пока нельзя – там идет уборка. Мы пойдем в Ботанический сад и будем там обедать в ресторане. Вот!

– Там, где работают Юлькины мама и папа?

– Да, там, где работают родители Жюли (так Поль всегда называет Юльку).

Ох, как славно! И Юльку я увижу (я ее уже больше недели не видела), и обедать я буду в ресторане в первый раз в жизни! И еще дома – сюрприз! Одним словом, все как в сказке. Сплошное волшебство – незачем и расспрашивать, почему, отчего, откуда и как. Ведь в сказке когда написано: «В эту минуту появилась прекрасная фея», – не спрашиваешь, с неба ли она упала, на извозчике ли приехала, какие на ней были туфли.

В Ботаническом саду стало как-то прозрачнее – много листьев облетело, на каштанах желтая листва вперемежку с зеленой. Спелые каштановые коробочки со стуком падают с деревьев и разбиваются о землю.

Мы садимся за столик на веранде ресторана. Степан Антонович, отец Юльки, подбегает к нам. С салфеткой, перекинутой через руку, улыбающийся и приветливый, он подает нам меню.

– Как Юля? – спрашиваю я.

– Очень хорошо! – И теплая искорка зажигается в глазах Степана Антоновича. – Она на речке.

Мы с Полем изучаем ресторанное меню.

– Поль! – захлебываюсь я. – Какие названия! Консоме с пирожком! Эскалоп! Ризи-бизи! Тутти-фрутти! Ты когда-нибудь такое слыхала?

– Дурачок! – посмеивается Поль. – Надо смотреть не на название, а на цену. Чтоб не выйти нам с тобой из бюджета!

Мы долго выбираем, нам помогает советами Степан Антонович.

– Степан Антонович! – не выдерживаю я. – Что такое «ризи-бизи»?

– А это рис… Каша рисовая со сладкой подливкой… Прикажете?

Брр! Я терпеть не могу риса. Поль смотрит на меня с веселой насмешкой… Нет, я не хочу «ризи-бизи»!

Наконец все заказано. Два консоме с пирожком, два эскалопа и тутти-фрутти…

Консоме оказывается чистым бульоном, ничем не заправленным, но подают его почему-то не в глубоких тарелках, а в больших белых чашках. Это все-таки интересно! Эскалоп – просто телячий шницель, а тутти-фрутти – обыкновенный компот. Но какие красивые, звучные названия!

Я, конечно, трещу без умолку. Полю приходится то и дело одергивать меня, чтобы я говорила тихо, прилично, не повышая голоса.

– Знаешь, Поль? Жила где-то девушка, ее фамилия была Консоме, мадемуазель Консоме! И у нее родилось двое детейблизнецов. Девочка Тутти и мальчик Фрутти… Да, Поль? А еще через полгода – опять близнецы: Ризи и Бизи.

Расплатившись за обед, мы идем на берег – к Юльке.

Но Юльки там не оказывается. Мы ходим, ищем ее по берегу, заглядываем в прибрежные кусты – нет Юльки! Наконец она появляется – спешит к нам, слегка ковыляя на нетвердых еще ногах.

– Где ты была, Юля?

Юлька очень смущается:

– Нет, это я тут… так… в одно место…

Только увидев Юльку, я понимаю, как я по ней соскучилась! Смотрю в ее серьезные серые глаза, вижу родинку, похожую на мушку, вижу передние зубы, надетые друг на друга «набекрень», – и радуюсь!

И Юлька тоже радуется мне, все заглядывает в мои глаза, все повторяет: «Ох, Саша, Саша…»

– Что «ох, Саша»? Что я сделала плохого?

– Нет, нет, ты хорошее сделала, ты пришла! Это я говорю «ох, Саша, Саша!» – значит, ох, как я рада!

Поль ходит по берегу, восхищается осенней красой быстрой речки, рябой от опавших листьев. По временам она нагибается, чтобы сорвать осенний цветок.

– Знаешь, Саша, – говорит Юлька, – а ведь мы, наверно, скоро уедем.

– Куда?

– Вот не могу сказать… В этот… как его… нет, забыла, как этот город называется. Там татусенькин брат живет. И он зовет нас приехать до него. Пишет, там будет работа и для татуси и для мамци. Лучше, чем здесь… И там можно будет меня лечить. Какие-то ванны. Чтоб я совсем, совсем здоровая была!